Skip to content

Жить свою жизнь во время войны? В этот раз может не повезти

  • by

Почти четверть века назад я сидела на кухне в маленькой квартире где-то на Франковщине. Хозяйка угощала нашу съемочную группу ужином и почти не говорила. Только смотрела. Мы были молодые, шумные и преисполнены планами. Наверно, мы казались ей совсем детьми. Наверное, такими мы тогда и были.

[related_material id=”595635″ type=”1″]

Они с мужем были одними из последних ветеранов УПА. Тех, у кого позади были годы освободительной борьбы, а потом советских лагерей. Мы долго договаривались об интервью, потому что все, что они хотели сказать, было сказано уже десятки раз, до нас. И согласились они только потому, что журналист разве что под окнами не стоял, уговаривая их поговорить с нами.

«Вы не понимаете, что такое Независимость. Потому что вам ее принесли на блюдечке — как подарок. Она досталась вам случайно. Просто потому, что «большое» государство наконец развалилось. И вы ее не удержите. Поскольку все имеет свою цену. А цена свободы — самая высокая. Ее платят только кровью. Вы ее не заплатили. А нас почти не осталось»…

…Мне стыдно, но я совсем не помню их имен. Так же, как и лиц. Помню только эти слова, сказанные уже тогда, когда камера была отключена. И мгновенное ощущение тревоги. Потому что он говорил об этом так же обыденно, как о том, что через неделю на календаре будет зима. И именно эта обыденность была страшнее всего. Но это было лишь мгновение. Поскольку ужин был вкусный, до зимы еще было время, а мы были юные, и вся жизнь впереди казалась беззаботной и яркой.

Впервые я вспомнила о нем на Майдане. Когда мирный протест против перспективы Таможенного союза вдруг превратился в вооруженное противостояние посреди столицы. Когда появились первые приговоры в судах и первые погибшие. Когда мы перестали петь и начали сражаться. Когда Небесная Сотня заплатила свою цену. Даже не за Независимость. За шанс ее получить. За первые открытые двери к борьбе. Страшную цену. Самую высокую.

[see_also ids=”596252″]

Тогда хотелось верить, что это и есть конец борьбы. Что впереди у нас возможность получить сильную страну. Нашу. Свободную. Кажется, даже несколько дней это было реальностью. Чувство свободы было настолько всеобъемлющим, что любая задача казалась легкой, любая проблема — мелкой. На смену злости пришло невыносимое желание строить. Выгребать горы затхлого мусора и наполнять жизнь смыслами и светом.

Несколько дней.

А потом нас начало неотвратимо втягивать в воронку войны. И с каждым днем цена становилась все выше и выше. Ее платили первые добровольцы и первые отчаянные, рискнувшие дать отпор вооруженным «ихтамнетам».

«Вы ее не удержите», — с ужасом повторяла я мысленно, читая новости из Крыма и Донбасса. С первых дней марта 2014 года было понятно, что это именно война. Та самая война за Независимость, которую должно выиграть мое поколение. Потому что именно нам ее подарили в 1991 году. Нам, молодым и беззаботным. Не видевшим в этом подарке ничего невероятного.

Мои друзья друг за другом шли на Восток. Кто-то погиб, кто-то вернулся через несколько лет. Они громко кричали о том, что мы должны готовиться. О том, что идет война. И что самое страшное впереди. Но их было мало. А остальная страна жила свою обычную жизнь и учила фразу «мы тебя туда не посылали».

[related_material id=”596302″ type=”1″]

В феврале 2022-го казалось, что страна наконец проснулась. Потому что войну больше невозможно было переключить пультом от телевизора. Ее транслировали в каждом окошке. В формате 4D, с полным набором спецэффектов. Казалось, что в стране не осталось ни одного человека, не готового взять оружие в руки и защищать свой клочок земли. Бабушки банками сбивали дроны, дедушки коктейлями останавливали танки, цыгане воровали БТРы, вчерашний офисный планктон по несколько суток штурмовал военкоматы. Телемарафон обещал лето в Крыму, парадные колонны россиян теряли один населенный пункт за другим.

А потом… Потом мы где-то повернули не туда… Потому что война снова спряталась в недрах телевизора, где так удобно выключать ее на ночь. Иногда она напоминает о себе тревогами или отключениями света. Но и к этому можно привыкнуть. А отдавать свое здоровье или жизнь за что-то, чего ты не видишь наглядно, мало у кого есть желание. Если прямо сейчас в двери не пытается вломиться тело с автоматом, можно продолжать жить свою обычную жизнь.

Жить. Рассказывать об экономическом фронте. Об ответственности перед детьми. О прокурорах, полиции и сыновьях депутатов. Оправдывать собственную бездеятельность чужими просчетами. Не понимая, что на этот раз может и не повезти.

Несколько дней назад я листала ленту Фейсбука, пытаясь отвлечься от мыслей о своих побратимах, которые сейчас в самой горячей точке фронта. Потому что воевать, как это ни удивительно, намного легче, чем ждать несколько суток плюсика в Сигнале.

[see_also ids=”596360″]

Среди бесконечных новостей о Евровидении промелькнула картинка с текстом от руки. «Цена твоей жизни и свободы — это тот донат, который ты сделал сегодня». Простая и действенная манипуляция, позволяющая поверить в то, что Свободу можно выкупить за деньги. Почувствовать себя на равных с тем, кто сейчас истекает кровью в уничтоженной посадке, напрасно ожидая подкрепления.

Да, поддержка важна. Но это лишь поддержка. А настоящую цену за жизнь и свободу платят те, кому завтра опять скажут: «Мы тебя туда не посылали».

Недавно мне пришлось зайти в один из киевских супермаркетов в военной форме. На соседней кассе стояла мама с мальчиком лет шести-семи, который не отрываясь смотрел на меня. Смотрел с опаской, которой я не могла понять, пока он не спросил у мамы: «Это ТЦК?».

И я как-то очень ясно представила себе, что если нам каким-то чудом удастся выстоять в этой войне… если цены нашей крови хватит, чтобы заплатить за Независимость… если у нас останутся силы на то, чтобы говорить с кем-то, кроме уцелевших побратимов… Именно его молодым и беззаботным родителям мы будем говорить: «Вы не знаете цену Свободы. Она досталась вам случайно. Просто потому, что мы каким-то чудом устояли. И вы ее не удержите. Потому что все имеет свою цену. А цена свободы — самая высокая. Вы ее не заплатили. А нас почти не осталось»…

[votes id=”1752″]

Leave a Reply